Болота. После заката солнца, эти гиблые места становились чернее ночи в аду.
- Но мгла – ничто, по сравнению с холодом, - ухмыльнувшись подумал Бродяга.
Мокрый снег таял на лице, сковывая его ледяной маской. Кривая ухмылка, напоминавшая улыбку мертвеца, была лишь маневром, не позволявшим лицу окончательно обрасти льдом.
Мрак сменялся кромешной тьмой, Бродяга кинул взор в черную пелену, готовясь обматерить высшие силы, но осекся - не стоит снисходительно говорить о богах, только проклятый ими мог очутиться здесь и сейчас.
Этот вечер был последним в году – канун Нового Года.
С той ночи, когда бродяга сбился с пути, прошло чуть менее суток. Пережди он ночь, навыков, приобретенных в армии, наверняка бы хватило, чтобы не заплутать.
Но только безумец решится спать в эту лютую пору – смерть придет раньше первого сна.
Сугробы были по пояс взрослому человеку. Под яростным натиском ледяного ветра, деревья трещали, словно ветхие кости старика. Беснующееся воронье гремело крыльями и каркало, словно споря, сколько еще пройдет этот человек, и кто первым выклюет его глаза. Порой, среди вороньего грая, Бродяге явственно слышались откровенные матюги.
Ветер стонал, срываясь то на пронзительный истошный визг, то кричал, как проклятая душа в аду. Ноги увязали в снегу, затягивая свою жертву в объятия смерти.
Бродяга упал лицом в сугроб. На мгновение воцарилась гробовая тишина.
Сквозь толщу снега раздался ехидный вороний грай: Умер-р! Умер-р!..
За годы проведенные в Нижнеатомском гарнизоне, Бродяге случалось видеть смерть в разных обличиях. Он помнил, как некоторые, взглянув в глаза смерти кричали женскими голосами. Их можно понять – война дело жестокое. Но только бы не погибать так, как погибают в лютую зиму голодранцы на свалке – этом корабле отчаяния, безмятежно плывущем от жизни к смерти, в коем отправляются в последний путь калеки, больные душой и телом, немощные старики и шлюхи, утратившие товарный вид.
- Их убивает не холод, а собственная глупость, - заключил Бродяга поднимаясь на колени, - Я так не умру.
В кармане у него лежала старая медная зажигалка, покрытая пятнами патины – тот случай, когда предмет старше обладателя. На одной из её сторон был выгравирован гордый профиль Ильича.
Были еще и спички, но они давно отсырели и никуда не годились.
Бродяга раскрыл ладонь и посмотрел на зажигалку: поймав лоскуток лунного света, на зловеще мерцала, словно предупреждая – разводить огонь в ночи смерти подобно.
Свет может привлечь внимание мародеров, или, что еще хуже, диких болотных тварей. Но не сегодня.
- К черту, - прошептал Бродяга, - хотя бы чуть-чуть тепла..
Щелк!
Крышечка зажигалки плавно откинулась. Добротный механизм – не заржавел.
Внезапно Бродяга опешил – на расстоянии вытянутой руки, перед ним стояла большая железная печь с блестящими медными шариками и заслонками.
Печь. Здесь. Работает.
Как славно пылает в ней огонь, каким теплом от нее веет.
- Это ли не чудо, - подумал Бродяга протянув окоченевшие руки к огню, - Пусть поджарятся..
Но пламя погасло.
Затаив дыхание, чтобы не сдуть крохотный танцующий огонек, Бродяга чиркнул еще раз. Даже воронье угомонилось.
Теперь он был в какой-то знакомой комнате. Он был тут во времена далекого детства. Или во сне. Посреди комнаты стоял стол, уставленный дорогим и редким чешским фарфором .
Чего тут только не было: холодец с терпким ароматом хрена, сельдь под шубой, старый добрый салат оливье с докторской, мандарины, жареный гусь, начиненный черносливом и яблоками, водочка в слегка запотевшей бутылке.. Бродяга уловил лёгкий запах хвои, но так и не успел увидеть саму ёлку.
Огонь погас и перед ним снова встала непроницаемая, холодная, лютая мгла.
Раньше, она злила его – теперь пугала.
Бродяга судорожно выбивал искру, вновь и вновь пытаясь вернуть чарующий колдовской огонь – Чирк! Чирк!..
Пальцы, скованные холодом, отказывались подчиняться.
Наконец фитиль занялся слабым синеватым пламенем. В тусклом свете Бродяга разглядел кряжистого косматого старика в красном тулупе, - такого величественного и гордого, каким он представал на страницах старых советских книжек для детей.
- Не иначе, как это Дед Мороз, - пронеслось в мыслях у Бродяги, - или сам господь бог, спустившийся с небес…
- Дед!.. Дедушка! – захрипел он, - возьми! Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдешь, когда погаснет пламя, исчезнешь, как горячая печь, Постой!..
Бродяга торопливо откинул капюшон, стянул с головы старую шапку и поджег ее – вот как ему хотелось удержать настоящего Деда Мороза. Жадное пламя с треском накинулось на шапку. Едкий дым ударил в нос. Дед протянул Бродяге руку, помогая ему подняться.
На востоке, черное полотно небес всполыхнуло алым пламенем.
Б-бах! Б-бах!
С треском рассыпались столпы разноцветных искр, украшая небо ажурными узорами всех цветов радуги. Следом за ним еще одини а потом еще и еще…
В Нижнеатомске пробило двенадцать.
Люди запускали салюты, встречая наступивший праздник – Новый Год.
А Бродяга и старик, объятые светом, шли куда-то далеко-далеко.
Туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха.
Алкоголь ослабил хватку ближе к рождеству. Сердце города забилось в привычном ритме.
Нижнеатомск, медленно, но верно, оживал.
Только тогда, опохмелившись, некоторые охотники впервые сподобились прочесать болота и случайно наткнулись на окоченевшего мертвеца, которого давно бы занесло снегом, если бы не голодные, болотные псы, чуявшие человечью плоть, даже под толщей льда.
В руке он сжимал обгоревшую шапку. В другой – старую медную зажигалку.
- Бедолага.. Хотел погреться, - процедил охотник, рассматривая гравировку на трофее: вождь мирового пролетариата был невозмутим.
Некоторые молча крутили ус, другие бубнили что-то невнятное о превратностях судьбы..
И им было невдомек, какие чудеса видел этот мертвец.